Щербатов С - Художник В Ушедшей России
Кн. С. ЩЕРБАТОВ
ХУДОЖНИК В УШЕДШЕЙ РОССИИ
1955
ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ ЖЕНЕ КНЯГИНЕ
П. ЩЕРБАТОВОЙ
Надежды юности, о светлые мечты!
Напрасно вас в душе своей лелеял!
Вы не сбылись, как летние цветы
Осенний ветер вас развеял!
Свершен предел моих цветущих лет,
Нет более очарований,
Теперь глядя на тот же свет
Душа моя без чувств, и сердце без желаний.*)
Гнедич.
*) Эти неизданные стихи Гнедича были им вписаны в бесценный, как документ
времени и быта, альбом моей бабки (урожденной Апраксиной, внучки
фельдмаршала). О быте можно судить по нижеследующим автографам, не собранным,
а лично вписанным в альбом, под большей частью неизданными стихами, и от руки
написанными целыми страницами нот, посвященных моей бабке. В альбоме
подписывались: Александр Пушкин, Жуковский, князь Вяземский, Тютчев,
Боратынский, Тургенев, Гоголь, Мицкевич, Гизо, Казимир де ла Вигне, Барант,
Лист, Майербер, Рубини, Россини, Обер Патти, Полина Виардо и другие. Были там
и два подаренных рисунка Брюлова и Кипренского, также сделавших портреты моей
бабки, тоже утраченные.
"Я написал об идеалах народа и о том, что мы, должны преклоняться пред
правдой народной и ждать от нее лишь одной мысли и образа, но что, с другой
стороны, и народ должен взять у нас нечто из того, что мы принесли с собой,
что это нечто существует действительно, не мираж, имеет образ, форму и вес, и
что в противоположном случае, если не согласимся, то пусть уже лучше
разойдемся и погибнем врознь!"
Достоевский, "Дневник писателя", 1876 г. Гл. 1.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Менее всего я имею в виду писать автобиографию. Кому нужна она? Самым
близким моим? Но если они действительно были близкими, то они знали и мою
жизнь и меня, поскольку можно знать вообще человека и понимать его, что очень
трудно, скорее недостижимо, так как каждый несет в душе своей тайны, никому
неведомые.
Часто много бессознательной неправды заключается в автобиографии любого
лица, себя не раскрывающего полностью, с предельной искренностью, нередко и
позирующего, рисующегося пред кругом читателей на который он рассчитывает.
Не желая подпасть под этот невольный соблазн, я не пишу автобиографии. Не
пишу я и исторического очерка по причине вышеуказанной. Профессор Герье на
историческом факультете (мною пройденном), заставлявший нас, студентов, путем
изучения источников делать критический разбор того или иного исторического
труда (Тэна, Тьера, Баранта, Ковалевского и др.), привел меня к весьма
неожиданному, думаю, для него результату - глубокому разочарованию в
достоверности исторических работ и вообще к охлаждению и интереса к истории
как к науке (Гениальный Толстой в "Войне и мире" во многом с основанием
обрушивается на историков, писавших о Наполеоне и его походе на Россию в 1812
г. Другие обрушиваются на Толстого.).
Потому увлекаясь ею раньше, я от нее отошел и сделался художником.
Мой случай не единичный.
Мой лучший друг по Мюнхену, где я после университета отдался только
искусству, получивший по истории звание доктора германского университета, на
тех же основаниях стал художником и бросил занятия по истории. Мы поняли друг
друга.
В искусстве всё неверно и всё верно, ибо все зависит от вольной, искренней
интерпретации и связано с некой высшей ответственностью пред созидаемым
образом, а не перед некоей недостижимой объективной правдой, на которую
претендует наука.
В искусстве всё неубедительно и всё убедительно, всё ложь и всё высшая
правда. Реальности нет а есть правда вашего искреннего чувства, пос
