Щербинин Дмитрий - Парящий
Щербинин Дмитрий
ПАРЯЩИЙ
Посвящаю Лене Г...
Мне странно так порой бывает:
Но знаю - встретимся с тобой,
Не зря во снах ведь дух летает,
Не зря, - обвенчан он с грозой...
Ваня от рождения, по характеру своему был тихим, застенчивым мальчиком.
Воспитание свое он получил в основном от бабушки, которая сидела с ним дома
(или же на прогулки выводила), в то время как родители его были на работе.
Уж бабушка души в своем внучке не чаяла, лелеяла его, и она одна знала его
тайну - Ванечка умел летать. Собственно - это бабушка и сделала из Ваниных
полетов тайну.
Так и много после, вспоминал он, как в пятилетнем возрасте, он с бабушкой
стоял у окна; был как раз день первого сентября, и там, по улице, под
окнами, беспрерывно протекал живой, человеческий поток. Нарядно одетые (но
ни в какое сравнение не идущие с нарядами златистыми и багровыми солнечных
деревьев), текли и текли они беспрерывной, украшенной еще и сорванными
мертвыми цветами рекою. Ванечка не понимал этого беспрерывного движенья,
даже и чуждо оно ему было, но смотрел он на него, как зачарованный. Бабушка
стояла рядом с ним, облокотясь на подоконник.
- Что же это, бабушка, куда же они все идут? - в недоумении спросил Ваня.
Бабушка объяснила, что идут они в школу; объяснила и то, чему их в школе
будут учить, а потом добавила (только потом понял Ваню ту горечь, которая в
ее словах прозвучала):
- Вот и ты также, через два года пойдешь...
Она то уж представляла, как так же вот будет стоять, облокотясь на
подоконник, в такой же день, через два года, но уже одна, а любимого ею
внучка понесет этот чуждый и ему и ей поток. И куда он его унесет, и зачем
жизнь так устроена, что обязательно человека должно разлучать с родным
гнездом?..
- Бабушка, бабушка, так я же полететь могу! - воскликнул тогда Ванечка. -
...Мне не хочется среди них идти - там так тесно. Вот как два годика
пройдет, раскрою я это окошечко, да и полечу над ними в школу!
Тогда бабушка положила свою широкую, теплую ладонь ему на голову, и тихо,
но с каким-то таким глубоким, наставительном, навсегда ему запомнившимся
чувством проговорила:
- Ванечка, миленький, ты запомни, ты навсегда запомни - даже и когда меня
не станет - ты все одно помни: нельзя этого дара людям показывать. Ты
живешь, ты просто и счастливо сейчас живешь, а как узнают, что ты летать
умеешь, так и окружат тебя, так и шагу свободно не дадут сделать, вот
такой-то толпою страшной и окружат...
- Бабушка, так я улечу от них! Вот ручками взмахну и улечу!..
Ванечка, как и много раз прежде при бабушке, взмахнул своими руками и
легко поднялся в воздух; вылетел в коридор, потом вернулся в кухоньку, и
сделал по ней несколько кругов - задел стоявшую на полке кастрюлю, и она с
грохотом повалилась на пол. Бабушка подняла кастрюлю и произнесла ласковым,
печальным голосом:
- Ну все, хватит пока... (она опасалась, что ее летающего внучка смогут
увидеть из окна соседнего дома) ...не дадут они тебе улететь, миленький; в
клетку посадят...
И такой у нее стал печальный голос, что и на глаза Вани навернулись
слезы, и он взял бабушку за руку, и, глядя прямо в эти плачущие глаза,
прошептал:
- Не плачь, не плачь, бабушка!.. А вот давай улетим от них всех. Да
ничего, что ты такая большая, я тебя унесу! Мне же так легко летать!..
И тогда взгляд Вани стал таким прекрасным, мечтательным, выразительным;
он поднялся к тем облакам, которые проплывали над городом, над землею, и
молвил:
- Вот к тем облакам. Ведь там же, на их вершинах, такая
