Щербинин Дмитрий - Темный Город
ЩЕРБИНИН ДМИТРИЙ
ТЕМНЫЙ ГОРОД
Посвящаю Лене Гурской,
И Битцевскому парку.
...Вместе с ветром дух мой скорбный,
Вновь по улицам летит;
И в источник вод холодный,
Видя тьму лишь там глядит...
Ветер ударил в окно, и окно зазвенело, задрожало, затрещало, словно бы
вопя, что сейчас не выдержит этой, с самого его рождения продолжающейся
муки, разорвется тысячами мельчайших осколков, и отдаст комнату для ужасного
пиршества Осени. Но Эльга, которая стояла возле окна, даже не моргнула - она
стояла так же, как стояла и за несколько часов до этого, намертво вцепившись
своими тоненькими, бледными ручками в подоконник...
Впрочем, нельзя сказать, что у нее были бледные руки, бледное лицо,
тело... Ни для нее, ни для кого-либо из окружающих ее, просто не
существовало такого понятия, как бледность. Бледными были все - ведь они не
знали лучей Солнца, вообще не знали, что такое солнце. Эльге было
восемнадцать, и она походила на тень, что еще больше подчеркивалось ее
длинным, но словно бы невесомым платьем. Казалось, вот отойдет она сейчас в
один из темных углов, да и канет навеки в провисшем там мареве.
...Всю ночь простояла она, глядя на улицу. Там была каменная мостовая,
каменные стены домов, каменные арки и переходы, кое-где из земли выступали
деревья. Но все-все было темным - деревья, эти мученики, и древние, и
молодые, они никогда от самого рождения своего не распустили ни одного
листика. Да и как они могли распустить, когда то низкое, темное, что,
клубясь, плыло над городом никогда не расступалось? Да и как они вообще
появились, выросли, тоже оставалось загадкой...
Но вот Эльга так и не услышала никакого звука, а к ней сзади кто-то
подошел. Вот на хрупкое ее плечо легла почти невесомая рука. Эльга не
вздрогнула, потому что такое повторялось почти каждое утро. Каждое утро она
оборачивалась, и каждое утро это было для нее страшной мукой - она знала,
что увидит позади свою маму, и что мама будет еще более прозрачной,
приближенной к смерти. Действительно - сейчас, через скорбные черты ее мамы
можно было различить и темную, так и не разобранную в эту ночь кровать
Эльги, и такие же темные настенные часы.
- Опять ты не спала... - тихо прошептала мама, и Эльга сначала не могла
поверить, что может быть такой вот безжизненный шепот - ей показалось, что
это ветер простонал скорбно...
Впрочем ветер нанес очередной яростный удар, и вновь стекло затряслось,
застонало. И тут Эльга почувствовала, что пройдет немного времени, и этот
ветер унесет ее маму - тогда она останется одна - совсем одна в этом доме.
Она хотела обнять эту тающую тень, но вовремя сдержалась - вспомнила, как в
прошлый раз обняла, как руки ее погрузились во что-то холодное, студенистое,
как потом она несколько часов дрожала, не могла ни одного слова выговорить -
все плакала, плакала, плакала. Эльга знала про скорую смерть мама - мама же
знала об этом еще лучше; она чувствовала, как тает ее тело - она хотела
остановить это неизбежное, но как это было остановить?! Никто не знал
средства, чтобы остановить смерть хоть на мгновенье - все знали, что после
нее - бесконечный полет в ледяной ветре, жуткий вой в кронах мертвых
деревьях. От одной мысли об этом дрожь пробивала тело. впрочем - и без этого
ее тело мерзло, и не было никакого способа, чтобы согреться. И все-таки, она
пыталась хоть за что-то ухватиться, и она молила у своей Эльги:
- Ты бы в лес за дровами сходила, доченька... А то я ведь всю ночь у
камина сидела - все жгла, жгла... Вот боюсь к
