Эльчин - Поезд, Пикассо, Латур, 1968
Эльчин
ПОЕЗД. ПИКАССО. ЛАТУР. 1968
Перевод на русский - Г. Митина
Муж Мелеке-ханум и угрожал мне, и умолял меня о чем-то молча, взглядом, и
при всем том у него был жалкий вид. Особенно когда проводница попросила
провожающих выйти из вагона. Он поцеловал жену в щеку, сказал ей, чтобы
позвонила ему тотчас по приезде в Москву и рассказала, как прошла дорога. И
целовал он ее, и говорил он с ней, но все как-то выходило так, будто обращался
он ко мне, а не к ней. Конечно, я мог бы немедленно успокоить его, например
сказать ему: "Не волнуйся, дорогой друг, я ручаюсь, что ничего плохого не
случится с твоей женой в дороге", - и прибавить про себя: "Потому что твоя
жена меня совершенно не волнует"; или же мог сказать ему: "Ни о чем таком и не
думай, хотя мы в купе одни, а дорога длинная - будь спокоен!", и прибавить про
себя: "И спокойной тебе ночи, если, конечно, сам ты будешь спать один!" Все
это я мог сказать ему, но не сказал. Я промолчал. Это была маленькая месть за
его косые взгляды в мою сторону. Как справедливо кто-то заметил, на свете нет
ничего хуже такой тревоги... Когда поезд тронулся, Мелеке-ханум сунула руку в
окно и помахала, муж тоже махал ей, но смотрел только на меня. Воистину, нет
ничего хуже такой тревоги!
А потом пришла проводница и, забирая наши билеты, окинула профессиональным
взглядом меня и Мелеке-ханум: мол, дело ясное!
Сначала вышел я - и Мелеке-ханум переоделась, потом вышла она - и я
переоделся. После чего мы оба уселись в купе и стали пристально рассматривать
вечернюю панораму зимнего Апшерона, где смотреть, как известно, не на что.
Снова появилась проводница, чтобы собрать с нас по рублю за постель и
спросить, будем ли мы пить чай. Мы оба ответили, что будем. Я достал из
кармана пальто свежий номер еженедельной бакинской газеты "Адабийят ве
инджесенет"1 и перелистал. Газетчики успели дать сообщение об открывающемся в
Москве международном симпозиуме искусствоведов, о предстоящих там наших с
Мелеке-ханум докладах. В газете было все, не хватало только фотографии: я и
Мелеке-ханум на фоне грозных и тоскливых взглядов ее мужа!
Мелеке-ханум спросила меня: "Вы читаете сатирические стихи?" Я ответил,
что да, это очень интересно! Мелеке-ханум сказала: "У вас чай остынет". Как
будто она хозяйка дома и угощает гостя! Я ответил: "Спасибо, я сейчас выпью".
Мелеке-ханум не выносит самолета - у нее сердце. Я тоже не летаю
самолетом. И не потому, что боюсь, просто я не получаю от полета никакого
удовольствия. Правда, я ни разу и не летал, но уверен, что это так.
Мелеке-ханум улыбнулась и сказала: "Не знаю, говорил ли вам кто-нибудь о
том, что вы очень замкнутый человек?" - "Вы не поверите, как я люблю болтать",
- ответил я. "Нет, - говорит она, - поверю, потому что мы уже столько лет с
вами вместе работаем, а разговоры наши, если записать их на магнитофонную
ленту, не составят и двадцати метров: здравствуйте - здравствуйте, до свидания
- до свидания..."
Я мог бы, конечно, ответить ей: "Дорогая Мелеке-ханум, а о чем же мне с
вами говорить? Наш разговор, если бы он и состоялся, оказался бы пустым,
бессмысленным. Я ведь считаю вас совершеннейшей мещанкой, хотя и не знаю о вас
ничего, просто я так вас чувствую. Мы с вами чужие люди и настолько чужие, что
двадцать магнитофонных метров для нас - это даже много!" Я мог ей это все
сказать, но, конечно, не сказал ничего, потому что любые слова - уже разговор,
а у меня нет никакой потребности в разговоре с Мелеке-ханум. Впрочем, так же
как и
