Библиотека в кармане -русские авторы

         

Юрьев Зиновий - Тонкий Голосок Безымянного Цветка


Зиновий Юрьев.
Тонкий голосок безымянного цветка
1
Каждое утро, когда мы встречаемся взглядами, я сухо киваю ему. Он
брезгливо наклоняет в ответ голову. Наверное, он бы с удовольствием
отвернулся, но я уже держу в руке бритву, и мы начинаем бриться.
Я бы тоже предпочел не рассматривать ежедневно эту унылую физиономию с
двумя глубокими бухтами-залысинами, маленькими, чересчур светлыми, почти
водянистыми глазами и скошенным подбородком, но не бриться же на ощупь. К
тому же моя неприязнь к себе не ограничивается, увы,' внешностью. Дело в
том, что я тяжелый человек. И не просто тяжелый человек, а тяжелый человек,
знающий, что он тяжелый человек.
Я понимаю, эти слова могут показаться кокетливыми, даже исполненными
самодовольства. Люди ведь так любят хвастливо раздувать грудь, что, когда
хвастаться уж положительно нечем, они готовы гордиться даже тяжелым
характером. Если бы так! Истина в том, что я страдаю от себя. Тысячу раз я
говорил себе: ты же неглупый человек, ты забрался на довольно высокую и
удобную ступеньку социально-бытовой лестницы, тебе даже не приходится дважды
в день спрессовываться в общественном транспорте в часы пик. Почему же ты
постоянно смотришь на мир сквозь какие-то закопченные стекла, словно каждую
минуту должно начаться солнечное затмение? Почему ты выискиваешь в людях их
слабости, странности, смешные жесты, фальшь? И почему ты, черт возьми, так
беспощаден к себе?
Так я говорил себе тысячу раз и тысячу раз клялся себе, что выкину
закопченные стекла, сброшу тяжкий балласт недоброжелательности и воспарю в
нормальный мир нормальных человеческих отношений. В мир легкий, теплый,
приятный.
Ты же не корова, говорил я себе, не инфузория, почему ты должен быть
рабом, приговоренным к пожизненной каторге генной лотереей? Ты же не покупал
ее билеты. Ты же не виноват, что в каком-то наследственном тираже тебе
выпала такая натура.
Я стискивал зубы и объявлял беспощадную войну своим зловредным генам,
завещанным мне предками. Я пытался улыбнуться. Я пригоршнями разбрасывал
комплименты, как подгулявший северный отпускник - чаевые в ресторане. Я
рвался оказывать всем услуги.
Но крошечные гены были непобедимы. Они издевались на; мной. Улыбки
выходили кривыми, искусственными, будто я растягивал мышцы лица руками.
Комплименты звучали так фальшиво, что и мне, и их адресатам было стыдно. Моя
услужливость пугала людей. Зная меня, они видели в ней подвох: что вы, что
вы, Геннадий Степанович, не беспокойтесь...
А вы говорите: кокетство! Хорошо кокетство, если от меня бежали две
жены. Если я живу на необитаемом острове, лишенный друзей. Если меня тяготит
мой собственный характер.
Вот уже пять лет, как я переселился после второго развода в свою
нынешнюю однокомнатную кооперативную квартиру. Квартира на последнем,
четырнадцатом этаже последнего дома на краю Москвы. Из моего окна видны
бензозаправочная станция, железная дорога и старое кладбище.
Сначала я смотрел на станцию, но вскоре понял, что алименты двум детям
делают мечту о "Жигулях" совершенно иллюзорной. Тогда я начал смотреть на
грациозно изгибающиеся змейки поездов дальнего следования. В детстве, когда
я жил в маленьком поселке, мне казалось, что проносящиеся поезда таили в
себе неизъяснимую прелесть. Они стремились в великолепную, праздничную даль,
где не надо таскать воду из колодца, кормить истеричного поросенка и делать
никому не нужные уроки. Теперь, в сорок лет, я догадывался, что не уеду от
себя ни на одном дальнем экспрессе.
О





Содержание раздела