Юзефович Леонид - Барон Унгер 2
ЛЕОНИД ЮЗЕФОВИЧ
САМОДЕРЖЕЦ ПУСТЫНИ
Аннотация
Увлекательный документальный роман впервые в нашей стране повествует об удивительной жизни барона Унгерна — человека, ставшего в 1920 е годы «исчадием ада» для одних и знаменем борьбы сбольшевизмом для других. В книге на богатейшем фактическом материале, подвергшемся историко философскому осмыслению, рассматриваются судьбы России и Востока той эпохи.
ОТ АВТОРА
Летом 1971 года, ровно через полвека после того, как Роман Федорович Унгерн Штернберг — немецкий барон, русский генерал, монгольский князь и муж китайской принцессы, был взят в плен и расстрелян, я услышал о том, что он, оказывается, до сих пор жив. Мне рассказал об этом пастух Больжи из бурятского улуса Эрхирик неподалеку от Улан Удэ.
Там наша мотострелковая рота с приданным ей взводом «пятьдесятчетверок» проводила выездные тактические занятия. Мы отрабатывали приемы танкового десанта.
Двумя годами раньше, во время боев на Даманском, китайцы из ручных гранатометов ловко поджигали двигавшиеся на них танки и теперь в порядке эксперимента на нас обкатывали новую тактику, не отраженную в полевом уставе. Мы должны были идти в атаку не вслед за танками, как обычно, не под защитой их брони, а впереди, беззащитные, чтобы расчищать им путь, автоматным огнем уничтожая китайских гранатометчиков.
Я в ту пору носил лейтенантские погоны, так что о разумности самой идеи судить не мне. К счастью, ни нам, ни кому либо другому не пришлось на деле проверить ее эффективность. Восточному театру военных действий не суждено было открыться, но мы тогда этого еще не знали.
В улусе была небольшая откормочная ферма. Больжи состоял при ней пастухом и каждое утро выгонял телят к речке, вблизи которой мы занимались.
Маленький, как и его монгольская лошадка, он издали напоминал ребенка верхом на пони, хотя ему было, я думаю, никак не меньше пятидесяти: из под черной шляпы с узкими полями виднелся по азиатски жесткий бобрик совершенно седых волос, казавшихся ослепительно белыми на коричневой морщинистой шее. Эту свою шляпу и брезентовый плащ Больжи не снимал даже днем, в самую жару.
Иногда, пока телята паслись у реки, он оставлял их, чтобы понаблюдать за нашими маневрами. Однажды я принес ему котелок с супом, и мы познакомились. В котелке над перловой жижей возвышалась, как утес, баранья кость в красноватых разводах казенного жира. Мясо на ней тоже было.
Первым делом Больжи обглодал кость и лишь потом взялся за ложку. Попутно он объяснил мне, почему военный человек должен есть суп именно в такой последовательности: «Вдруг бой? Бах бах!
Все бросай, вперед! А ты самое главное не съел…»
Несколько раз во время обеденного перерыва я сам ходил к стаду и неизменно заставал Больжи сидящим на берегу, но не лицом к реке, как сел бы любой европеец, а спиной. При этом в глазах его заметно было то выражение, с каким мы обычно смотрим на текучую воду или языки огня в костре, словно степь с дрожащими над ней струями раскаленного воздуха казалась ему наполненной тем же таинственным вечным движением, одновременно волнующим и убаюкивающим.
Я не помню, о чем мы разговаривали, когда Больжи внезапно сказал, что хочет подарить мне сберегающий от пули амулет гау, который в настоящем бою нужно будет повесить на шею и которого я, впрочем, так и не получил. Впоследствии я понял, что это его обещание не стоило принимать всерьез. Оно было всего лишь способом выразить мне дружеские чувства, что, как, видимо, считал Больжи, не накладывало на него никаких обязательств. Но и назвать его сло
