Яковлев Юрий - Игра В Красавицу
Юрий Яковлевич Яковлев
ИГРА В КРАСАВИЦУ
ШКОЛЬНЫЕ КОРИДОРЫ
В то время мы думали, что по Караванной улице, побрякивая
колокольчиками, бредут пыльные усталые верблюды, на Итальянской улице
живут черноволосые итальянцы, а на Поцелуевом мосту все целуются. Потом не
стало ни караванов, ни итальянцев, да и сами улицы теперь называются
иначе. Правда, Поцелуев мост остался Поцелуевым.
Наш двор был вымощен щербатым булыжником. Булыжник лежал неровно,
образуя бугры и впадины. Когда шли затяжные дожди, впадины заливала вода,
а бугры возвышались каменными островами.
Чтобы не замочить ботинок, мы прыгали с острова на остров. Но домой все
равно приходили с мокрыми ногами.
Весной наш двор пах горьковатой тополиной смолкой, осенью - яблоками.
Яблочный дух шел из подвалов, где было овощехранилище.
Мы любили свой двор. В нем никогда не было скучно. К тому же мы знали
множество игр. Мы играли в лапту, в прятки, в штандар, в чижика, в
ножички, в испорченный телефон. Эти игры оставили нам в наследство старшие
ребята. Но были у нас игры и собственного изобретения. Например, игра в
красавицу.
Неизвестно, кто придумал эту игру, но она всем пришлась по вкусу. И
когда наша честная компания собиралась под старым тополем, кто-нибудь
обязательно предлагал:
- Сыграем в красавицу?
Все становились в круг, и слова считалочки начинали перебегать с одного
на другого:
- Эна, бена, рее...
Эти слова из какого-то таинственного языка были для нас привычными.
- Квинтер, контер, жес...
Мы почему-то любили, когда водила Нинка из седьмой квартиры, и
старались, чтобы считалочка кончалась на ней. Она опускала глаза и
разглаживала руками платье. Она заранее знала, что ей придется выходить на
круг и быть красавицей.
Теперь мы вспоминаем, что Нинка из седьмой квартиры была на редкость
некрасивой: у нее был широкий приплюснутый нос и большие грубые губы,
вокруг которых хлебными крошками рассыпались веснушки. Лоб - тоже в
хлебных крошках. Бесцветные глаза. Прямые жидкие волосы. Ходила она,
шаркая ногами, животом вперед. Но мы этого не замечали. Мы пребывали в том
справедливом неведении, когда красивым считался хороший человек, а
некрасивым - дрянной.
Нинка из седьмой квартиры была стоящей девчонкой - мы выбирали
красавицей ее.
Когда она выходила на середину круга, по правилам игры, мы начинали
"любоваться" - каждый из нас пускал в ход вычитанные в книгах слова.
- У нее лебединая шея, - говорил один.
- Не лебединая, а лебяжья, - поправлял другой и подхватывал: - У нее
коралловые губы...
- У нее золотые кудри.
- У нее глаза синие, как... как...
- Вечно ты забываешь! Синие - как море.
Нинка расцветала. Ее бледное лицо покрывалось теплым румянцем, она
подбирала живот и кокетливо отставляла ногу в сторону.
Наши слова превращались в зеркало, в котором Нинка видела себя
красавицей.
- У нее атласная кожа.
- У нее соболиные брови.
- У нее зубы... зубы...
- Что зубы? Жемчужные зубы!
Нам самим начинало казаться, что у нее все лебяжье, коралловое,
жемчужное. И красивее нашей Нинки нет.
Когда запас нашего красноречия иссякал, Нинка принималась что-нибудь
рассказывать.
- Вчера я купалась в теплом море, - говорила Нинка, поеживаясь от
холодного осеннего ветра. - Поздно вечером в темноте море светилось. И я
светилась. Я была рыбой... Нет, не рыбой - русалкой.
Не рассказывать же красавице, как она чистила картошку, или зубрила
формулы, или помогала матери стирать.
- Рядом со мной кувыркались дельфины. Они тоже светились.
Тут кто-нибудь н
