Яркевич Игорь - Солженицын, Или Голос Из Подполья
Игорь Яркевич
СОЛЖЕНИЦЫН, ИЛИ ГОЛОС ИЗ ПОДПОЛЬЯ
Если бы я был Александр Исаевич, Галина Вишневская и Мстислав Ростропович
дали бы мне возможность пожить на своей даче, а мимо бы шли люди как люди, и
каждый говорил бы: - Страдалец!
Иногда ко мне как бы невзначай подходили делегации сердобольных евреев и
предлагали эмигрировать в Израиль, а я бы им отвечал, что место писателя рядом
с койкой его народа, и разносился бы привкус оскомины. По ночам мне бы снились
апельсины в Яффе и горький запах пустыни, но утром я бы ни о чем не жалел.
Если бы я был Солж, ко мне в Рязань приехал бы Твардовский и увез бы мою
рукопись в Москву - там меня печатают и принимают в Союз писателей, а так
меня, просто онаниста, отовсюду гонят и левые и правые, хотя я сочувствую
народному горю ничуть не меньше, чем Солж. Многие известные люди - не только
Галя и Слава - гордились бы знакомством со мной, а так все поскорей стараются
забыть бедного онаниста, меня. В конце концов, будь я Солж, к голосу моему
прислушивалась бы Россия и, когда меня (т.е. Солжа) пытались бы оболгать
нехорошие неврастеники, им бы отвечали:
- Не трогай, это святое. Он первый, кто расставил точки над i.
Никто меня не любит - а вот в том случае, если бы я был Солж, - девочки,
юные совсем, груди еще не сформировались, попки торчат в разные стороны,
засыпают с моими книжками под подушкой, им звонят, их зовут - а они отвечают:
- Я не могу, я занята, у меня... - и таинственно дышат в трубку, бедные
козочки.
Был бы я Солж, дружил бы я с Беллем и мы бы с ним презрительно морщились
при аббревиатуре КГБ, ненавидели бы тоталитаризм в любом его проявлении, даже
в латентном. Тысячи диссидентов - а каждый из них неоднозначен - искали бы в
моих книгах Путь и каждый день, по многу раз напиваясь, называли бы меня Лев
Толстой нашей эпохи.
Если бы я был Солж - у меня бы родился сын, и его бы крестили в церкви на
Кропоткинской, и многие, проходя потом мимо, шептали:
- Здесь! - и показывали бы пальцем. Затем шли бы в метро, .забывали - но
все равно это что-нибудь да значило.
Когда бы я был Солж, меня бы представили к награде, и все равно - получил
бы я ее или нет - это, безусловно, было бы событием. А так - в детстве я
выиграл соревнование по настольному теннису, и никто не обрадовался, и меня
даже обидели потом, сказав: - Опять онанисты обошли честных. Вот если бы я был
Солж, ко мне приходило бы много молодых писателей, еше румяных, со своими
первыми произведениями. Да и вообще много бы людей приходило, и женщин, и
мужчин, и каждому было бы что сказать мне, и мне было бы каждому что ответить.
А потом они бы уходили окрыленные. А вокруг бы цепью стояли агенты КГБ... А
так я порой неделю слова живого не слышу.
Одно слово правды весь воз перетянет. Будь я действительно Солж, я бы
написал письмо на съезд русских писателей, после чего власти стали бы меня
упрекать, что я говно. На самом-то деле говном были они, власти, поскольку вся
Россия стонала, демократии никакой не было, твердая поступь тирана, всякое
свободное слово удушалось - и когда бы не вековечное терпение, а мы,
зажравшиеся, уже все забыли и потеряли все чувства... И вдруг я бы узнавал,
что некоторые ростки поднимаются то там, то тут, народ ушел в себя, и там,
внутри, костер разгорался бы, а потом, когда тирания ушла бы, вылезли наружу
мелкие дела и делишки их, обо всем рассуждающих за чужими и временно надежными
спинами, так никогда ничему не научившихся ни на своем, ни на чужом горьких
опытах, на все гот
